Главная страница. | к началу текста | продолжение | карта маршрутов | илл. 1-3 | илл. 4-6 | илл. 7,8 |
«Амурский вопрос».
К моменту подписания указа о снаряжении Забайкальской экспедиции в начале 1849 года никаких сведений, заверенных топографическими работами, о географии левобережья Амура не существовало. Эта территория, отошедшая Китаю по Нерчинскому договору 1689 года, изображалась на обзорных мелкомасштабных картах сугубо приблизительно. Не только Россия, но и Китай не располагали соответствующими сведениями. До заключения договора для Китая это была дикая северная окраина, играющая роль буферной зоны, а для России – еще один район, полукочевое население которого можно было обложить ясаком. Весьма смутное представление имелось о хребтах Амуро-Ленского водораздела, принятых за границу России и Китая. Предполагалось, что это – один хребет, идущий от левобережья Шилки на восток. При подписании договора не происходило обмена картами с изображением границы, а сам «хребет гор» представлял собой, по выражению автора инструкции для Забайкальской экспедиции, «умственную границу нашу с Китаем». В 18 веке Восточный океан и его моря оказались для России более доступными. С огромным трудом и лишениями, но там происходили открытия, территориальные приобретения. А казалось бы, такую простую задачу – обследовать восточную часть границы с Китаем и прилегающую к ней территорию страны – решить не удавалось. Правда, настоятельной необходимости в этом долгое время у России не было. Что касается китайских властей, то они и не пытались обследовать северную горно-таежную часть своих приамурских владений. Лишь раз в году специальная группа осматривала китайский берег пограничных рек, Горбицы, Шилки и Аргуни, на предмет наличия признаков незаконного посещения русскими соседями. Но последним не было нужды жечь костры на берегах пограничных рек. Вместо этого они совершенно беспрепятственно занимались пушным промыслом на левобережье Амура, далеко проникали на китайскую территорию, не составляя, впрочем, конкуренции настоящим хозяевам этих мест – эвенкам, или тунгусам, как их тогда называли. Почти до середины 19 века эта часть материка оставалась известной лишь в самых общих чертах. Первым же русским исследователем, прошедшим по китайскому Приамурью и доставившим в Петербург по-своему сенсационные сведения о действительном положении дел, был академик Миддендорф. В 1844 году на завершающем этапе Сибирской экспедиции Академии наук Александр Федорович Миддендорф и геодезист Василий Васильевич Ваганов, после посещения Удского края и Шантарских островов, приняли решение выйти в Забайкалье через территорию Китая. Для своего продвижения на запад они наняли на приграничной реке Тугур оленных эвенков. Дойдя до Инканской часовни, расположенной на правом берегу Селемджи, путешественники сменили оленей и, продвигаясь по горно-таежной местности, вышли к Амуру в непосредственной близости от российских владений, так и не встретив в пути ни одного китайца. Начав свой маршрут 20 сентября 1844 года, Миддендорф и Ваганов 14 января 1845 благополучно прибыли в российский пограничный пункт Усть-Стрелку. По возвращении в Петербург Миддендорф выступил с отчетом о своей экспедиции в Сибирь. Он сообщил, в частности, и о присутствии в китайском Приамурье тунгусов (эвенков), свободно перемещающихся как по северным, так и южным склонам пограничного с Китаем хребта и признающих себя подданными России. Рассказал он также о единичных знаках, установленных, по его мнению, китайцами в качестве пограничных. Знаки эти находились далеко к югу от водораздельного хребта, принимавшегося по Нерчинскому договору за границу государств. Сведения, собранные Миддендорфом, оказались совершенно неожиданными и заставили по-новому взглянуть на вопрос об Амуре как удобном водном пути и желательной для России границе с Китаем. «Амурский вопрос» становился особенно актуальным в связи с активизацией действий Англии, сфера влияния которой приблизилась к восточным владениям России, что не могло не вызывать беспокойства. В этом новом контексте принципиально важным стало прояснение вопроса о доступности устья Амура для морских судов и существования пролива между Сахалином и материком, т.е. морского подхода к Амуру с юга. Сахалин издавна считался островом. В очертаниях, близких к современному, он стал изображаться после исследований Лаперуза, хотя данные о существования пролива им не были получены. В 1787 году он пытался пройти на север между Сахалином и материком, но встретив мели повернул обратно. В 1805 году Крузенштерн во время первого русского кругосветного плавания попробовал подойти на корабле к Амуру и проливу с севера, по Амурскому лиману. Но и его остановили мели. Вывод Крузенштерна о недоступности для морских судов устья Амура и возможном полуостровном положении Сахалина казался достаточно обоснованным. В 1808-1809 годы японский чиновник Мамия Риндзо прошел западным берегом Сахалина с юга на север, переправлялся через пролив, побывал на устье Амура. В 1809 году в Японии появилась карта, учитывающая данные Мамия Риндзо. Его приоритет закреплен в наименовании пролива между Сахалином и материком на современных японских картах (на российских картах это – пролив Невельского). О путешествии Мамия Риндзо и японском варианте конфигурации огромного острова европейцы узнали лишь в 1832 году из публикации Ф.Ф.Зибольда, прожившего в Японии несколько лет. Но оставались сомнения, – прежде всего, в отношении судоходности пролива. В 1846 году была предпринята еще одна попытка. Поручик Гаврилов на корабле Российско-Американской компании вошел в Амурский лиман, но снова не нашел фарватера среди приустьевых мелей огромной реки, а продвинуться дальше на юг к проливу у него не хватило отпущенного времени. Так появилась резолюция Николая I на докладе о результате исследований Гаврилова: «Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как реке бесполезной, оставить...». Несмотря на «бесполезность» Амура, правительство считало, что прояснить вопрос о реальном контроле Китаем территории Приамурья необходимо, но действовать следует осторожно, в обстановке секретности, чтобы не вызвать дипломатических осложнений. Так в 1848 году возникло решение снарядить секретную Забайкальскую экспедицию Генерального штаба, название которой скорее соответствовало месту исходного пункта ее исследований, распространявшихся далее на восток. Существовал и другой подход к «амурскому вопросу». Амуром, как транспортной артерией, особенно заинтересовался Н.Н.Муравьев – сравнительно молодой (около 40 лет) и очень энергичный генерал-губернатор Восточной Сибири, назначенный на эту должность в 1847 году. Его увлекала идея укрепления связей с Петропавловском-Камчатским, до которого из Иркутска приходилось добираться через Якутск и порт Охотск при том, что Забайкалье и Амур были рядом. Вопрос о проливе, судоходности устья Амура и Амурского лимана и, следовательно, о выходе с Амура в Охотское и Японское моря далеко не все считали закрытым. Генерал Муравьев и капитан Невельской сходились на необходимости довести исследования до конца. К моменту отплытия Невельского из Петербурга официального разрешения на поиски морского прохода к Амуру и по Татарскому проливу получено не было, но и запрещения не последовало. А когда официальная инструкция, содержащая запрещение заходить в устье Амура (т.е. на территорию Китая), была отправлена, Невельской был далеко. Инструкция так и не дошла до адресата, не сдержала действия Невельского. Так летом 1849 года Невельской доказал островное положение Сахалина и выявил фарватер глубиной не менее пяти саженей (11 метров) для прохождения морских судов с юга к устью Амура. И в устье Амура Казакевич, офицер команды Невельского, среди многочисленных мелей нащупал фарватер для судов с большой осадкой. Эти открытия воодушевили всех, а в Петербурге умерились и скептицизм и претензии к Невельскому в связи с невыполнением инструкции. Правда, ему было приказано не заходить в устье Амура, а основать зимовье вблизи, на морском побережье. Летом 1850 года неугомонный Невельской, через месяц после выполнения этого указания (поселение Петровское – «во имя святого апостола и в священную память Петра Великого» – было заложено в заливе Счастья), невзирая на запрет вошел в устье Амура и основал на левом берегу бухты Николаевский пост (в честь царствующей особы, будущий город Николаевск-на-Амуре). На этот раз ему грозило суровое наказание. Но «сработали», по-видимому, не только название поста, но также имперские соображения. Николай назвал поступок Невельского благородным, молодецким и произнес знаменитую фразу: «...где раз поднят русский флаг, он уже опускаться не должен». Китай получил от России соответствующее уведомление и предложение совместного контроля приустьевой части Амура в целях обеспечения безопасности двух стран. И возражений не последовало... Это происходило в январе 1851 года. Ход развития и результаты дальнейших событий известны. Морские военные операции Англии и Франции на Дальнем Востоке сделали их общим врагом для России и Китая. В этой ситуации в 1854 году не пришлось просить у Китая какого-то особого разрешения на проход вниз по Амуру русского военного подкрепления. Один-другой военный сплавы и появилась необходимость создания многочисленных казачьих постов на левом берегу Амура для обеспечения передвижения по Амуру. Так, год за годом, без единого выстрела, по существу явочным порядком Россия закрепилась на Амуре. Осуществлявший этот процесс генерал-губернатор Муравьев был наделен полномочиями проведения переговоров с Китаем о новой границе по Амуру. Соответствующий договор с Китаем был заключен Муравьевым в Айгуне в 1858 году. Через два года, по Пекинскому договору, и Приморье отошло к России. За каких-то десять лет произошло радикальное изменение дальневосточной позиции России. Не удивительно, что Забайкальская экспедиция, начавшаяся одновременно с миссией Невельского и завершившаяся в 1852 году, была заслонена стремительно развивающимися событиями. |